Маки рассыпаны куцыми пятнами по полю и слепят. Анджелине приходится щуриться и прикрывать глаза ладонью, пока они спускаются к Норе; Алисия спотыкается на каждом третьем шаге и букет почти рассыпается. Жёлтые, как цыплята, оранжевые, как мандарины на Рождество, алые, как герб Гриффиндора. Чёрное платье Алисии плохо контрастирует с цветами — подсолнухи смеются в ответ и почти кричат: праздник, праздник, у нас праздник!

Фред умел любой день превращать в торжество. Такое, что навсегда врежется в память.

— Ему бы понравилось, и цветы, и что солнце, — поясняет Алисия, и Анджелина молча кивает в ответ.

Они не говорят в последнее время. Ютятся в комнатке втроём, и Кэти вечно пытается вырвать у Анджелины из рук «Пророка» — Алисия отказывается читать новости, а Анджелина ни одной газеты не пропускает. Пишут о Гарри (ему устраивают мемориал), пишут про Снейпа и Кингсли Шеклболта. Фред упоминается где-то в конце, в коротком списке, и обилие имён обрушивается бурей на плечи.

Анджелина выходит из дома вместо всех; Кэти боится и не скрывает, у Алисии передёргивается лицо. Анджелине в этом плане легче: после проигрыша, она превращается в статую. Её как вырезают из дубовых корней: нос становится жёлудем, бутоны-шептуны расцветают на языке. Симпатичный идол, главное, что бесстрастный.
Где-то в очереди или за углом Анджелина слышит: надо же, какая трагедия, подумаешь, Уизли погиб. Их там четырнадцать, что ли, было? Несчастного малыша Тонкса точно жаль, ему-то пришлось хуже.

Перед похоронами, Анджелина вплетает чёрную ленту в косы. На дальних полках пылится омниноколь — она забрасывает всё, что когда-то дарил Фред, в углы, где ползают тараканы и смердит пылью. Надеется, что скоро они с Кэти и Алисией переедут, и можно будет случайно забыть вещи.

— Он был и моим другом, и я тоже скорблю, — злится Алисия и шипит, вяло встряхивая за плечо подругу. Анджелина моргает раз, два, три, и пытается привыкнуть: они уже в Оттери-Сент-Кэчпоул? Молли Уизли уже размазала тушь по её щекам? Джордж уже накричал на всех и отказался смотреть, как опустят гроб в землю, усеянную красными маками?
— А тебе, кажется, и вовсе наплевать, что он умер. Будто ты одна его любила!

У Алисии случается истерика. Анджелина не знает, винить ли её; перед входом в Нору, Алисия хлюпает носом. «Фреду бы хотелось, чтобы похороны прошли весело, и без грусти».

Ему бы хотелось не умирать, заткнись, Алисия, Мерлина ради, раз ради Фреда помолчать не удаётся.

Джордж выглядит половинчатым, разделённым; как будто кто-то, вроде Беллатрисы Лестрейндж, взял тесак, а не палочку, отрезал ему руку, ногу, половину головы. Никто не трогает Джорджа и его не винит, и даже Артур Уизли уводит застывшую в гневе Джинни, просит уйти.

Ли Джордан отворачивается и смачно сморкается, Алисия виновато разглядывает букет. Маки колыхаются на тёплом ветру с моря, в изумрудной траве можно разглядеть первые признаки жахлой осени. Нет ни облачка, и дождя нет, и небо голубое-голубое, чистое-чистое, яснее нельзя. Травы по колено, и любви океан — никому не удаётся сдержать слёзы (кроме Анджелины, у Анджелины в глазах песок и колючие ветки). У Алисии текут сопли, Ли Джордан вцепляется в ясень, на Молли и Артура лучше не смотреть. Хороших слов ни у кого не находится — зачем говорить, если всё сказанное будет недостойно ушедшего.

— Мы побудем тут ещё немного, — объясняет Молли Уизли, и стареет на глазах у Анджелины. — Детка, проверишь Джорджа? Ему сейчас хуже, чем нам всем.
«Он не захочет меня видеть», тает карамельной бомбой у Анджелины на кончике языка (Фред любил ей покупать такие, целый кулёк — чтобы и Джорджу хватило, и ей). У Молли Уизли глаза мёртвые, у Джорджа — слишком живые. Что хуже, так сразу и не скажешь.

Погром Норы её почему-то не удивляет; в сердце что-то тупо болит. К этой ноющей боли Анджелина хорошо привыкает: от неё разрывает в груди, но не так, чтобы рёбра сломались; от неё ломит в ногах по ночам, но не так, чтобы не встать с кровати. От неё хочется выть и кричать, царапать ногтями руки и стены, ползать по камням и пытаться перестать вопрошать: почему он. Но не так, чтобы тебя услышали.

Сигарету Анджелина принимает — обхватывает папиросу двумя пальцами, чуть сжимает, кладёт за ухо, как карандаш. В углу веник застенчиво подметает осколки, боясь издать лишний шум, но Джордж всё равно истекает кровью.

Самое худшее — что внутри.

Стекло хрустит под каблуками, и она садится рядом — недостаточно близко, чтобы его задеть плечом или коленом.

— Будем честны, чистоплотностью ты никогда не отличался, — Анджелина склоняет голову, чтобы в осколке случайного зеркала её было почти не разглядеть. Нужно оставить место для Фреда.

— Совсем как в старые, — но не добрые, — времена, правда? Вы с Фредом и я в коридоре, у арки с плющом. Завтра матч с Хаффлпаффом, а я на вас злюсь, как будто Чемпионат мира.

Осколки хрустят, у Джорджа все пальцы в пепле. От сладкого запаха маков начинает подташнивать.[/align]

ㅤ ㅤㅤ ㅤДела семьи шли как нельзя лучше, Паолла смогла окончательно наладить деятельность своей ветви и теперь же, она была частым гостем в доме Алессандро не только с рабочими вопросами, но и как старый друг, с которым можно было обсудить что-то помимо работы. Алессандро был важным человеком в ее жизни. Именно он дал ей вторую жизнь, открыв глаза на веру, которая была всего лишь жалкой иллюзией. Он же стал ее спасением и ее первым мужчиной, перед тем как оказаться в руках других. К слову сказать, но реже, чем другие жрицы отдавала свое тело, потому что по большей степени оно ранее принадлежало Алессандро. Теперь же, они могли сидя за стаканом виски в его доме, обсуждать не только мафиозную семью, но и какие-то свои личные дела, проблемы. Поразительно, но он слишком хорошо знал Паоллу, даже лучше, чем она сама. Именно по этой причине женщина не стала вдаваться в подробности того, что она узнала. А узнала она следующее: те четверо мужчин, которые когда-то давно надругались над ней, оставив отпечаток на психике и теле, вновь в городе.
ㅤ ㅤㅤ ㅤНа самом деле Паолла уже замучилась считать количество доказательств о людской жестокости на своем теле. Слишком много она повидала, окунулась в омут с головой и теперь она старается, чтобы никто другой больше не постиг ее участи. Мало для кого она была Паоллой. Обычно, ее звали Мадам Паолла, к чему она собственно, и привыкла, поэтому упоминание ее обычного имени довольно сильно резало по ушам в первые секунды и только лишь потом она привыкала.
Сегодня, казалось бы, была прекрасная ночь. Она прогуливалась по улочкам Сиднея, ловя на себе взгляды как мужчин, так и женщин, ведь не смотря на свой возраст, она все еще выглядела притягивающие: подтянутая точеная фигура, гордый и уверенный постав, грация. Все это было при ней даже сейчас. Из толпы она определенно выделялась, проплывая мимо людей куда-то в самую гущу толпы. Она была облачена в черное платье с длинным рукавами, чтобы скрыть свои ожоги, высокие каблуки и трость. Неизменный атрибут Готье, который был не только ценным подарком от ценного человека, но и средством для защиты, ведь шея вороны была остра, когда показывалась из чехла. Подарок был от Алессандро. Этой трости было уже больше десяти лет и она была в идеальном состоянии, ведь Паолла очень трепетно ухаживала за ней. И так же тщательно и трепетно вытирала с нее следы крови, если таковые оставались.
ㅤ ㅤㅤ ㅤНе стоит думать, что она слишком хрупкая и нежная для этого мира, ибо в противном случае она давно бы уже погибла, где-то спустя месяц своей "работы". Но она не могла. У нее был сын, которого она трепетно любила и которого не могла бросить даже сейчас, когда он уже взрослый молодой человек.
Бодрым шагом она заворачивает в переулки, которые запестрили новыми красками. Различные переливы неонов, запах духов, как дорогих, так и не очень, ослепляющий свет машинных фар. Этот мир был другим, не таким, как в центре. Это было что-то совсем другое. Вокруг стояло множество красивых девушек, которые кокетливо извиваясь продавали себя путникам, обещая скрасить их вечера. Когда-то, и самой Паолле приходилось так стоять, чтобы наиболее выгодно себя предложить, но теперь это в далеком прошлом, ведь сейчас, Мадам оберегает этих девочек, каждую, как собственного ребенка. Они были не только товаром для нее, но и важнейшим источником различных сведений, были ее ушами и глазами в этом мире. Готье едва заметно, но приветливо осматривала каждую из дам, проходя мимо, тем самым здороваясь с ними, пока до ее ушей не дошел гневный крик одной из девушек. Устремив взгляд вдаль, женщина увидела, как одну девочку насильно держат и пытаются утащить в машину какие-то маменькины сынки, решившие, что они господа, а девушки-вещи.
ㅤ ㅤㅤ ㅤ Холодное острое лезвие вовремя легло на кисть удерживающего. Паолла со всей любезностью смотрела в сторону парней, не обращая внимания на ошарашенную девушку. Судя по всему, это была новенькая.
ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Она с вами не поедет, господа. Вы можете не тратить здесь время.— Легкая улыбка, холодные глаза, говорящие о том, что ее лучше действительно послушать. В ответ донесся самодовольный вопрос о том, не заменит ли она девушку. Вдох. Выдох. Холодное лезвие сильнее прижимается к бледной коже, глубоко рассекая ее, от чего мальчишка с визгом убирает руку поближе к себе.
ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Хорошего дня.— Когда после характерного визга тормозов, машина скрывается, поскрипывая старой подвеской, Паолла не без грации вытаскивает из кармана юбки белоснежный платок, аккуратно вытирает им лезвие и вскоре острый ворон вновь становится простой тростью. Обернувшись к деве, Паолла внимательно осмотрела ее, затем, легким движением убрала одну из ее прядей за ухо.
ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Если ты проститутка, то это не значит, что ты не должна себя уважать. Научись отличать дворовых мальчиков, ищущих халяву от хороших клиентов, иначе...долго ты здесь не протянешь. И да...— Паолла вновь разворачивается к девушке, кидая через плечо:
ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Попробуй забирать волосы в хвост. Тебе подойдет.— Она собиралась уходить, но тут же, в нее едва не врезалась другая девушка, которая была старшей на этом районе. Она тяжело дышала, пытаясь рассказать что-то, но все было настолько не внятным, что Готье не могла разобрать ни звука. Взмах рукой, она молча приказывает ей сначала отдышаться, затем, когда ее дыхание, женщина аккуратно кладет свою руку на ее плечо и уводит подальше от всех, чтобы спокойно переговорить.

ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Мадам Паолла. Какой-то мужчина вынюхивает здесь о какой-то девочке, мы даже не знаем ее имени. Но он страшный! Сначала мы подумали, что это клиент, но он ошивался здесь часто, что-то вынюхивая. Девочки его сфотографировали!! Он их заказывал, но таким образом что-то вынюхивал. — Хм. Мужчина, вынюхивающий информацию о какой-то девушке... Это было интересно и так просто оставлять это она не собиралась. Перекачав фотографию, Паолла велела направить его к заброшенному зданию бассейна, чтобы он встретился с Мадам Паоллой. После этого женщина покинула улицы и вернулась к себе домой, прекрасно понимая, что , возможно, интригующая встреча состоится сегодня, ибо он еще не появлялся в поле зрения девочек.

ㅤ ㅤㅤ ㅤ Поиски были довольно короткими. За считанные часы ее люди нашли всю возможную информацию и она уже сидела возле камина, закинув ногу за ногу, изучая тонкую папку и попивая чай. Что ж, информации было достаточно мало, чтобы что-то понять и поэтому, несколько людей были направлены к месту встречи и уже через пару часов, перед ней на коленях стоял рослый мужчина с мешком на голове.
ㅤ ㅤㅤ ㅤ— Армия, неплохой послужной список, отменные физические данные. Несколько имен, паспортов, разумеется, поддельных и более ничего. Что вы ищите, мистер Саммерс? Тем более в таком месте?— Паолла молча дает амбалам знак, что они могут выйти из гостиной. Все равно пленник связан и пока что с мешком на голове, который, кстати, довольно быстро слетает с легкой руки женщины, черты которой можно смутно разглядеть в приятном полумраке. Она вновь садится в кресло напротив него, ловко перекидывая свою трость из руки в руку. Готье пристально, не без интереса смотрит на мужчину, который привыкает к новому освещению и который пытается разглядеть лицо своей собеседницы.